Хорошо помню момент, когда понял, что пропаганда победила. Что все было не зря. Что не напрасно старался Дмитрий Киселев, расписывая ужасы Майдана. Что не пропали даром самоотверженные ночные бдения политологов и депутатов в студии у Владимира Соловьева. Что бесконечный поток украинских новостей в новостных выпусках российских телеканалов по-настоящему окупился.
Это была весна четырнадцатого. Как раз года три тому, примерно. Крым уже вернулся в родную гавань, но в Донецке еще шли митинги, а не бои, Дом профсоюзов в Одессе еще не сгорел, и люди в нем не погибли, и только в городе Славянске, о существовании которого я, как и большинство россиян, узнал тогда же, маячил некий загадочный Стрелков с хмурыми "народными ополченцами".
Хмурым, что те ополченцы, утром, я лез на конечной в автобус, впереди меня — юноша и старушка. Автобус качнуло, юноша наступил старушке на ногу. "У, бендеровец!" — отреагировала старушка с хорошей такой, чистой, искренней ненавистью. Готов спорить, что неделей раньше, когда победа пропаганды еще только близилась, но не свершилась, она назвала бы его наркоманом, допустим. А тут — бендеровец.
В России тогда творились вещи по-настоящему страшные. Не страшнее настоящей войны с настоящими смертями, конечно, но тем не менее. Россия исчезала. Россия перестала интересовать россиян. Россияне перестали замечать Россию. Поддавшись телевизионному мороку, россияне интересовались только Украиной. Об украинских делах спорили на остановках, в метро, на работе и дома. Знакомые и незнакомые люди. В ходе этих споров рушились семьи, а люди, дружившие десятилетиями, переставали здороваться. Дмитрия Яроша показывали в новостях почти так же часто, как Владимира Путина. И уж точно чаще, чем Дмитрия Медведева.
И это означало, что власть отстроила универсальный инструмент для ответа на любую критику: "Вы что, хотите повторения украинского кошмара?" Дальше, понятно, срабатывал примитивный, зато эффективный механизм по отделению агнцев от козлищ. Любой вариант ответа, кроме правильного "нет, не хочу", любая попытка рефлексии выталкивали спорщика в ряд "национал-предателей". Дискуссия, то есть, исключалась автоматически, хоть ее и симулировали участники бесконечных ток-шоу на федеральных каналах (именно тогда, кстати, эти самые ток-шоу и стали бесконечными). Кроме того, за любой дискуссией пряталась ловушка: раз споришь, значит, уже признаешь, что внешние дела важнее внутренних, перестаешь замечать Россию, играешь в их игру.
Читайте также: Цена русской памяти
Три года — не юбилей, но срок. Больше, чем до войны давали за танцы в храме Христа Спасителя. Три года или даже чуть меньше мы играли в эту игру. И вот она кончилась. Для нормальных, обычных людей, для нас, местных и мирных жителей, она кончилась. Нет, украинские проблемы, разумеется, никуда не делись (и конечно, полезно помнить, что источником изрядной части этих проблем является Россия). Просто у всех уже сформировалось свое к ним отношение. Каждый определился с тем, какое из слов уместнее — "аннексия" или "воссоединение". С тем, где герои, а где бандиты.
Поводы для взаимной ненависти остались — не зря же выше сказано, что примитивный механизм раскола общества оказался еще и очень эффективным. А поводы для споров кончились. Кажется, в последний раз тема эта хоть как-то обсуждалась, когда писатель Захар Прилепин переквалифицировался из номинальных политруков в реальные. Да и то лишь теми, кто в принципе знает, что есть на свете такой писатель. Ни в метро, ни на остановках незнакомцы о Захаре споров не затевали, семьи не рушились, и друзья не проклинали друзей.
На птичьем языке политологов это называется исчерпанием мобилизационного сценария. Заклинания об украинских кошмарах больше не работают. Никак. Даже раздражения не вызывают. Соседская дрель — и та перестает раздражать, если слушать ее пение каждый день. Россию больше не удается спрятать от россиян за Украиной. Россияне видят Россию, у россиян появляются неприятные вопросы. Кошмары кошмарами, но, оказывается, на родине тоже не то чтобы курорт.
Сирия в какой-то момент заменила на пропагандистской карте мира Украину, да, но не в умах живых и настоящих людей. Откровенно говоря, вне пределов редакций столичных СМИ, чьи несчастные обитатели по долгу службы вынуждены знать, где находится провинция Идлиб и что такое пешмерга, мне вообще не доводилось слышать разговоров о Сирии. А ведь сирийской войны государство, в отличие от некоторых иных войн, не стесняется, участвует в ней в открытую и кичится свершениями. "Мы там есть!" — с гордостью заявляет государство. "Ну и дай вам Бог", — не без равнодушия отвечает житель России (хотя, конечно, полезно бы помнить, что война эта для обычных россиян началась со взорванного над Синаем террористами лайнера, в котором и погибли тоже самые обычные россияне).
Живые и настоящие люди рассмотрели наконец Россию, но пропаганда продолжает ее в упор не замечать. Украине всегда находится место в выпусках новостей и еженедельных аналитических программах, даже если большая часть эфира отдана Сирии и (совсем еще недавно) восторгам по поводу мудрых речей и героических деяний великого Дональда Трампа или (теперь) праведному гневу по поводу нелепых слов и позорных происков жалкого Дональда Трампа. Это так долго работало, и вот они просто не могут поверить, что органчик сломался.
В день, когда мир, затаив дыхание, ждал, не начнется ли на Корейском полуострове третья мировая, я включил телевизор. Шло одно из пропагандистских шоу — не важно какое, они ведь одинаковые. "Сейчас, — сказал я себе, — я узнаю, что думают о перспективах ядерного конфликта у наших границ лучшие умы страны". И немедленно узнал, что в Киеве подорожали услуги ЖКХ. О, сколько боли и сколько возмущения, сколько сострадания к несчастным киевлянам, одураченным фашистской хунтой, было в словах наших телепроповедников!
И ничего, кроме недоумения, это не вызывало. Ждать от этих, предположительно, обеспеченных людей, что они вдруг вспомнят о Москве или Самаре, где тоже не дешевеют услуги ЖКХ, было бы странно, наверное. Но о ядерной-то войне поболтать — это ведь так увлекательно!
Несколькими днями позже в том же (или таком же) шоу все же решили обсудить режим Ким Чен Ына, поругали немного Трампа за очередную попытку наглого вмешательства в дела суверенного государства, но минут уже через пятнадцать сошлись на том, что Северная Корея ничем нам не угрожает, а вот Украина угрожает, да еще как. Свернули на привычный шлях и стали хором поносить киевский режим.
Включите, интереса ради, телевизор в любой момент времени — на одном из федеральных каналов почти наверняка будет идти политическое ток-шоу. Зрелище может напугать непривычного: собравшиеся вопят, плюются, иногда кого-нибудь бьют. Однако потерпите минут десять — и, вне зависимости от заявленной темы, речь обязательно зайдет об Украине. Посмотрите, до каких высот истерики доходят люди в дорогих костюмах, называемые депутатами, политологами или экспертами. И вы поймете: вот они, настоящие жертвы ими же выдуманной хунты. Им стоит сострадать, а многим, возможно, уже давно нужна медицинская помощь.
Зачем, для кого, с кем этот пустой разговор? Рискну предположить, что из эпохи тотального торжества пропаганды мы постепенно переходим в эпоху, когда пропаганда существует только для того, чтобы пропагандисты могли получать свой кусок масла на наш кусок хлеба. Памятная позднесоветская затхлость, время мертвых слов, обращенных в пустоту. Эта проблема, очевидно, ощущается и заказчиками пропагандистов.
"Анонимные источники, близкие к администрации президента" раз за разом сообщают, что в Кремле задумались о новых форматах политического вещания — менее агрессивных и более ориентированных на внутрироссийские дела. А то и неанонимный пресс-секретарь президента Дмитрий Песков объявит, что точка зрения Дмитрия Киселева — это не официальная точка зрения государства российского. Мудро демонстрируя наличие свободы слова в отечестве и заодно открещиваясь от утомительного однообразного телебреда. В конце концов, это ведь уже даже в качестве клоунады неинтересно. Нельзя три года отрабатывать один и тот же номер, публика устает.
Читайте также: Кровавый театр абсурда
Эта суета понятна: плохо и неприятно, когда мобилизационный сценарий перестает работать аккурат в предвыборный год. Когда вместо сплочения вокруг национального лидера ради противостояния внешним угрозам и недопущения повторения чужих кошмаров начинаются обидные какие-то разговоры про систему "Платон" и коллекции кроссовок. Отвечать на эти вопросы не то чтобы не хочется — отвечать нечего, потому что кроссовки и "Платон" (вернее, тотальное воровство, которое за ними прячется) — сущностная составляющая системы, ради защиты которой и пелись все эти вечные песни о соседских бедах.
Новой повестки не придумать — и потому, что честный разговор с обществом о волнующих общество вещах для власти оказался бы формой самоубийства, и потому, что придумывать уже некому. За три года торжества пропаганды пропагандисты сварились в собственном соку.
Я выхожу на кухню, включаю канал "Россия 24". Главный новостной канал самой большой в мире страны. "Дети во Львове стали чаще кашлять!" — рапортует ведущий. Очень жалко детей во Львове.
Иван Давыдов
